Гоблин
Букв будет много, потому – терпи.
Для начала, я хотел бы ещё раз отметить, что свидетелем событий, которые берусь обсуждать, не был в силу объективных причин, которые, кстати, «роднят» меня почти со всеми моими собеседниками –  мои родители – дети той войны (мама родилась в Горьком 15 апреля 1945 года, а отец – 16 апреля 1945 года в городе Кувандык Оренбургской области), но, к моему сожалению, не останавливают последних от категоричных суждений и далеко идущих выводов. Думаю, и даже настаиваю на том, что уже жизненно необходимо дать свободный доступ к документам штабов войск РККА периода Великой Отечественной войны, чтобы «сбивать на взлёте» нерадивых «историков», что берутся судить о событиях «космического масштаба» с присущей им «космической глупостью». Чтобы авторов подобных перлов: «12-я армия, имевшая в своем составе стрелковые дивизии и механизированный корпус, в стадии формирования вступила в бой в первые дни Великой Отечественной войны. Генерал П.Г. Понеделин выполнял, как мог «бредовую» директиву Сталина от 24 июня о переходе в контрнаступление и переносе боевых действий на территорию противника. Это его 99-я дивизия вышибла немцев из Перемышля, это его солдаты ложились на землю у погранзнаков, не отходя без приказа ни на шаг…» можно было сразу публично «поймать за руку» и так же публично «высечь» (этому отрывку я уделю отдельное внимание, ибо, озвучив этот бред ты «наступил» на мою «любимую мозоль»). История Великой Войны должна быть написана, но в ней не должно быть место сиюминутным политическим веяниям, как в опубликованных мемуарах «Маршала Победы». Она не должна быть средством удовлетворения всевозможных потребностей нечистоплотных публицистов, выдающих «на гора» сенсацию за сенсацией, умножая тиражи и гонорары, ибо цель их – не восстановление исторической правды, а деньги, которые, как известно, «не пахнут». Она должна перестать быть «непредсказуемым прошлым».
Собственно, что время тянуть, «дорога итак дальняя»… «От винтаааа!»

Что же это за 12-я армия, «в стадии формирования вступившая в бой в первые дни Великой Отечественной»? Познакомимся:
«12-я армия была сформирована в ноябре 1918 года в составе Южного фронта и сразу приняла участие в боевых действиях на Северном Кавказе и в Закавказье. В марте 1919г. армия расформировывается.
Её второе формирование произошло в июне 1919г. на базе частей 1-й и 3-й Украинских армий. В составе Западного, Южного, Юго-Западного фронтов соединения и части армии вели боевые действия с войсками атамана С.Петлюры, генерала А.И.Деникина. В 1920г. армия действовала против белополяков, освобождала Киев, территорию Правобережной Украины, вела бои с войсками генерала П.Н.Вранглея.
В декабре 1920г., в связи с окончанием Гражданской войны, армия была расформирована.
Третье  формирование началось  в 1939г. на территории Украины. В составе Украинского фронта войска армии в сентябре 1939г. принимали участие в освободительном походе в Западную Украину.
Перед  войной её соединения дислоцировались на левом фланге КОВО, прикрывая 500-км участок государственной границы от Творильне до Липкан. Основное внимание уделялось прикрытию станиславского и черновицкого направлений.
Войска армии имели оперативное построение в два эшелона: в первом располагались пять стрелковых и горнострелковых дивизий, во втором – 16-й механизированный корпус и 58-я горнострелковая дивизия.
Штаб армии располагался в городе Станиславе».
Возглавлявший её генерал-майор Павел Григорьевич Понеделин к началу войны был опытным и грамотным военным (насколько можно было считать опытным и грамотным командующим любого советского офицера высшего звена, и я не вижу различия в знаниях и навыках, к примеру, между Понеделиным и Музыченко, или Потаповым, или Власовым, или Рябышевым, или Рокоссовским и т.д.): за его плечами и участие на командных должностях  в Гражданской войне, и академия РККА имени Фрунзе, и советско-финская война, другими словами – опытный командир во главе неплохо вооружённой армии. Вообще, разговор о профессионализме командного состава РККА чрезвычайно сложен, ну, хотя бы в силу отсутствия у многих спорщиков по данной проблеме даже начального военного образования в рамках НВП позднего советского периода, не говоря уже о всевозможных военных училищах и академиях. Как сказал классик: в любом обывателе гибнет три таланта – воспитывать детей, лечить гонорею и управлять государством! Великая война требует Великих полководцев, но вопрос: где их взять? – был мучителен не только для Иосифа Виссарионовича. На мой взгляд, именно недостаток Великих полководцев, в видение ситуации руководством СССР,  и должны были компенсировать те «стальные орды», столь быстро и бесславно потерянные сталинскими комдивами и комкорами в приграничном сражении лета 41-го года, что лишь иллюстрирует банальную мысль: в руках неандертальца автомат Калашникова всего лишь не очень удобная дубина – оружием надо уметь пользоваться. Причины же сей плачевной ситуации я бы стал искать не только в большевистской идеологии и «варварской сущности Отца всех народов» - они имеют более глубокие корни. Как мне кажется, достойную оценку произошедшего, дал историк Юрий Веремеев:
«Только ли большевики виноваты в анархии и безвластии 1917 года? По Деникину и Керенскому получается, что сколь-нибудь заметную роль в революционных событиях большевики стали играть лишь глубокой осенью 1917 года, когда большинство населения утратило доверие к демократическим партиям и поняло, что страной уже никто не управляет.
Итак, Россия и Германия свой 20-летний путь к июню 1941-го года начали в далеко неравных стартовых условиях. Даже если оставить вне поля зрения тот факт, что ещё до начала Первой мировой войны уровень развития промышленности и общего образования населения Германии намного превосходил российский. Достаточно сказать, что в царской России вообще не существовало авиационной и автомобильной промышленности. Россия не производила подшипники, ружейные капсюли, автомобильные и авиационные моторы, радиостанции, телефонное и телеграфное оборудование, металлообрабатывающие станки.
В Германии выжившие в войне генералы и офицеры получили возможность спокойно и не спеша заняться анализом отгремевших битва, их разбором, размышлениями о том, какой будет следующая война, что требуется для того, чтобы избежать нового поражения, какие виды оружия перспективны, а какие устарели. Поражение тоже имеет своё положительное значение. Проигравшие вынуждены искать истинный ответ на вопрос – почему они проиграли.
Советские военачальники такой возможности не имели. Во-первых, во главе новой Российской Армии встали, в том числе и по объективным причинам, в основном люди, не имевшие ни общеобразовательной базовой подготовки, ни глубоких военных знаний, ни опыта руководства огромными массами регулярных войск в нормальной масштабной войне. Причём, во многом это было неизбежно, поскольку офицерских кадров в стране к этому моменту просто не осталось.
Гражданская война была слишком специфичным видом войны, и её опыт был в очень малой степени пригоден для того, чтобы на его основе прогнозировать будущие войны. К тому же на будущих сталинских маршалов очень сильно влияло сознание того, что они, не имевшие никакого военного образования, сумели победить царских генералов, «превзошедших всякие академии». Победители вообще не очень склонны к самоанализу и не склонны разбирать свои ошибки. Победили – значит всё делали верно и правильно. Тем более, что анализ сражений Первой мировой войны как-то не убеждал в полководческих талантах высших царских генералов.
Готовить новые офицерские кадры было некому и не из кого. Военных преподавателей постигла та же участь, что и весь офицерский корпус России. Система образования в стране вообще и военного в частности, была разрушена. Кстати, ещё в 1914 году полностью была прекращена нормальная подготовка офицеров, и всё свелось к 4-6 месячным школам прапорщиков военного времени, а военные академии прекратили свою деятельность. Почти весь преподавательский состав военно-учебных заведений был отправлен на фронт. Этот момент в вину большевикам никак поставить нельзя.
В целом в стране по меньшей мере 6 лет никто и ничему планомерно не учился. И вина в этом большевиков ничуть не больше, чем демократов, начавших разваливать страну задолго до того, как к этому процессу подключились ленинцы.
Итак, после окончания Гражданской войны в области военного строительства всё приходилось начинать с нуля. Легко ли, и вообще, возможно ли построить даже обыкновенный дом, если нет ни знаний, ни умений, ни опыта? А ведь до начала Великой Отечественной войны оставалось всего 17 лет. Остаётся только удивляться, что СССР вступил в войну в гораздо лучшем состоянии, чем это можно было ожидать».
Как тут не вспомнить о 24-ых Нижегородских пехотных курсах, на которых для будущих краскомов в 1920-ом году «вводилось теоретическое и практические огородничество, садоводство и цветоводство. 53 записавшихся курсанта должны были заниматься под руководством командира Кисерева с 6 часов вечера три раза в неделю по вторникам, средам и субботам», а так же о том, что в конце 30-ого года тактику в ленинградской Объединенной военной школе им. Ленина преподаёт выпускник тех самых 24-ых Нижегородских пехотных курсов, прослушанных аж 10 лет назад, ничего кроме них не имея в "активе" из воинского образования. А чего стоит назначение  на должность начальника учебного отдела курсов военных переводчиков разведывательного отдела ЛВО человека, не знающего ни одного иностранного языка?!

Но вернёмся к повествованию.
Немного поговорим о войсках, имевшихся в 12-й армии.
«13-й стрелковый корпус был сформирован в октябре 1922 г. на базе Бухарской группы войск. В 1923-1925гг. его части вели боевые действия с бандами в Самаркандской области. В 1927г. корпус передислоцировали на территорию Украины, где он вошёл в состав войск Киевского военного округа».
К 22 июня 1941г. в составе 13-го стрелкового корпуса входили:
«44-я и 192-я горнострелковые дивизии, 283-й и 468-й корпусные артиллерийские полки, 20-й  отдельный зенитно-артиллерийский дивизион, 115-й отдельный сапёрный батальон, другие части и подразделения. Части корпуса накануне войны дислоцировались в районах Турка, Старый Самбор, Борислав, Болехов, Долина.
Управление корпуса размещалось в городе Бориславе. Командовал корпусом генерал-майор М.К.Кириллов. В двадцатых числах июня 1941г. штаб корпуса получил указание из округа о перебазировании в город Стрый».
«17-ый стрелковый корпус, образованный на Дальнем Востоке, в 1930-ых годах был передислоцирован на Украину и включён в состав войск Киевского военного округа. Его части в 1939г. принимали участие в освободительном походе Красной Армии в Западную Украину».
К 22 июня 1941г. в составе 17-го стрелкового корпуса входили:
«58-я, 60-я, 96-я горнострелковые дивизии, 164-я стрелковая дивизия, 30-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион, 269-й и 274-й корпусные артиллерийские полки, другие части и подразделения.
В его соединениях и частях насчитывалось 312 орудий и миномётов (без учёта 45-мм пушек и 50-мм миномётов). Оперативная плотность составляла 1,5 орудия и миномёта на один километр обороны.
Части корпуса дислоцировались в Черновицкой области, в районах Коломыя, Черновцы, Сторожинец, Каменец-Подольский. 274-й корпусной артиллерийский полк дислоцировался в районе Станислава.
Правый фланг корпуса находился в предгорьях Карпат, левый – на стыке КОВО и ОдВО, штаб располагался в городе Черновцы.
13 июня 1941г. некоторые части корпуса по распоряжению Военного совета округа под видом проведения учений вышли в летние лагеря, расположенные недалеко от государственной границы. Подразделения расположились в глубине оборонительных позиций, боеприпасы были выданы на руки бойцам ».
Командовал корпусом генерал-майор И.В. Галанин.
И, собственно, это всё. Ну, не значит, что вот совсем всё, а только чуть-чуть, в смысле, что стрелковых дивизий, а особенно с номером 99 в составе войска Павла Григорьевича не было. Не входила 99-я стрелковая дивизия в 12-ю армию. Скажу даже больше: 99-я стрелковая дивизия Киевского Особого Военного округа в современной российской историографии имеет неформальное именование «Власовская», так как в далёком уже для нас январе 1940-го года, после возвращения из командировки в Китай, Андрей Андреевич Власов принял под своё командование сие воинское подразделение, и очень преуспел на ниве приобщения оной к суровым, тяжким, но необходимым дисциплинам воинской премудрости. Как утверждают исключительно «правдивые демократические» историки, всего за несколько месяцев дивизия стала лучшей в РККА. Но это уже другая история. К боевым будням этой дивизии я вернусь позже, а то и так постоянно «съезжаю» в сторону.

Обладающие «достаточной подвижностью, большой ударной и огневой силой» бронетанковые войска, были представлены в 12-й армии 16-м механизированным корпусом.
«16-й механизированный корпус начал своё формирование в марте 1941г. Командующий – комдив А.Д. Соколов.  В его состав входили:
-15-я танковая дивизия (29-й и 30-й танковые полки, 321-й мотострелковый полк, 15-ый гаубичный артиллерийский полк, 278-й полевой пункт связи, другие части и подразделения) командир – полковник В.Т. Полозков, дислоцировалась в районе Станислав, Калуш, Богородчаны и считалась боеспособной имея на вооружении старую материальную часть;
-39-я танковая дивизия (77-й и 78-й танковые полки, 39-й мотострелковый полк, 39-й гаубичный артиллерийский полк, 707-й полевой пункт связи, другие части и подразделения) командир – полковник Н.В.Старков, дислоцировалась в районе Черновцы, Садгора;
-240-я моторизованная дивизия (44-й и 836-й мотострелковые полки, 145-й танковый полк, 692-й гаубичный артиллерийский полк, 9-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион, 217-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион, 271-й разведывательный батальон, 368-й  лёгкий инженерный батальон, 575-й отдельный батальон связи, 221-й артиллерийский парковый дивизион, 369-й медико-санитарный батальон, 706-й автомобильный батальон, 198-й разведывательный батальон, 55-я регулировочная рота, 491-й полевой автохлебзавод, 602-й полевой пункт связи, 533-я полевая касса госбанка) командир – полковник  И.В. Горбенко, дислоцировалась в районе Каменец-Подольска;
-19-й мотоциклетный полк;
-546-й отдельный батальон связи;
-78-й мотоинженерный батальон;
-116-я корпусная авиационная эскадрилья.
Укомплектованность мехкорпуса танками, тракторами и автомашинами составляла менее половины от положенного штата. На вооружении его частей находились в основном танки БТ, Т-26 и Т-28, новая техника только начала поступать. Штаб корпуса располагался в Каменец-Подольске».
Видимо, слова –  «в стадии формирования вступившая в бой в первые дни Великой Отечественной», из упомянутого мной гневного спича, относились именно к 16-му механизированному корпусу, ибо «укомплектованность мехкорпуса танками, тракторами и автомашинами составляла менее половины от положенного штата». И ведь только одна запятая пропущена, и одно неверное окончание причастия, а как меняется смысл… Хотя, не только танковые полки должны были получить новую материальную часть, но и авиационные, а так же и стрелковые, и артиллерийские, так как на вооружение принимались новые его виды, но мы же не будем на основе этого бесспорного факта говорить о неготовности 12-й армии и всего  СССР ко Второй Мировой войне, не так ли? Как говорят « демократические» историки Бешанов и Солонин: «на вооружении находились только устаревшие танки БТ и Т-26, но сколько их было?», в чём я с ними полностью согласен, ибо всё познаётся в сравнении. А потому не будем посыпать голову пеплом и списывать 16-й мехкорпус в разряд негодных боевых единиц. Очень даже годная и грозная единица: к 22 июня 1941 года он имел, по  сведениям разных источников, от 608 до 680 танков «устаревшей конструкции». О наличии 76-ти танков новых типов Т-34 и КВ, упоминание о коих встречаются в различных изданиях на эту тему, до сих пор нет ясности, однако сайт Мехкорпуса РККА приводит такие сведения: « Наличие 76 новейших танков в корпусе не подтверждаются ни одним документом боевой деятельности Юго-Западного фронта. К сожалению, танков КВ и Т-34 корпус к началу войны не получил. Достоверно известно, что в середине июня 1941 промышленностью было отгружено на станцию Станислав (где дислоцировалась 15-я танковая дивизия) 4 танка КВ-1. Однако дальнейшие их следы теряются…» 
Из вышесказанного, думаю, уже ясно, что ни о какой «стадии формирования» речи не идёт. Впрочем, может быть, автор сего опуса имел в виду, что войска не были отмобилизованы? Но тогда чем же 12-я армия отличалась от соседней 26-ой армии КОВО, или от любой другой армии любого другого фронта? Имеющийся «некомплект» мирного времени (по разным источникам он составлял от 20 до 30%) предстояло восполнить за счёт местного призывного «ресурса». Вот что об этом пишет один из участников тех событий Николай Николаевич Иноземцев: «Ночью же к нам прибыло пополнение — мобилизованные из числа местного населения. Тщательного отбора они не проходили, порядочно было кулачества, да и вообще люди были настроены против войны — безразлично какой, тем более, что рядом находились их семьи и хозяйства. Призыв этой, очень неустойчивой, массы в армию был большой ошибкой и фактически только ослабил армию, частично вооружил наших врагов нашим собственным оружием…». Но это будет понятно потом, когда уже вокруг начнут рваться бомбы и снаряды, будут погибать люди и в военных мундирах, и в крестьянском одеянии, когда смерть будет забирать всех подряд, без разбора веры и национальности. В армию США тоже рвутся за всевозможными ништяками, а как война разразилась, так шасть в Канаду, и ну выть на весь мир, как их бедных обижают. Как там у классика: «Человек не хочет умирать за полпенса в день или за мелкую награду, нужно говорить с его душой, чтобы дать повод…» Итак, раз уж я сам упомянул о смерти, что скоро придёт на нашу землю, собирать «богатый урожай», пора переходить на описание боевых действий 12-й армии пока ещё Киевского Особого Военного округа.

22 июня – началась война. Вот как это выглядело в изложении начальника штаба 12-ой армии генерал-майора Баграта Арушаняна: «21 июня я засиделся в штабе армии, который располагался в Станиславе, за разработкой очередного планового учения и вернулся домой очень поздно. В четвертом часу ночи меня разбудил телефонный звонок:
— Товарищ генерал, докладывает оперативный дежурный. Вас срочно вызывает к аппарату начальник штаба округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев.
Быстро одеваюсь, еду в штаб. Дежурный доложил: только что по “ВЧ” звонил командующий войсками округа генерал-полковник М.П. Кирпонос и приказал срочно вызвать в штаб командующего армией генерал-майора П.Г. Понеделина и Вас. Командарм еще не прибыл.
Я доложил о своем прибытии командующему войсками.
— Какова обстановка в полосе вашей армии? — спросил генерал М.П. Кирпонос.
— Пока все спокойно.
— Хорошо. Возьмите бумагу, карандаш и записывайте. Немецко-фашистская авиация, — диктует Кирпонос, — сегодня в 3.00 бомбила Киев, Одессу, Севастополь и другие города. С 3 часов 30 минут артиллерия ведет сильный огонь по нашим пограничным заставам и укрепленным районам. Приказываю:
1. Немедленно поднять войска по тревоге, рассредоточить их и держать в боевой готовности; авиацию рассредоточить по полевым аэродромам.
2. Огневые точки УР занять частями укрепрайонов.
3. Полевые войска к границе не подводить, на провокации не поддаваться.
Я повторил записанное распоряжение.
— Выполняйте, — сказал Кирпонос. Пусть командарм позвонит мне. Положив трубку, я приказал оперативному дежурному по боевой тревоге поднять личный состав штаба. Затем начал передавать по “ВЧ” связи командирам корпусов и армейским частям полученный приказ. В это время прибыли генерал П.Г. Понеделин и член Военного совета бригадный комиссар И.П. Куликов. Я доложил им о приказе и принятых мерах. Вскоре собрался и весь состав штаба. Ознакомившись с обстановкой, офицеры приступили к работе.
Примерно через час генерал М.А. Пуркаев вызвал меня к аппарату “Бодо” и передал условный сигнал для ввода в действие плана прикрытия государственной границы — “КОВО 1941”. Я сразу же доложил командарму, в кабинете которого находился и член Военного совета. Мы немедленно оповестили соединения и части.
Наша армия по плану штаба Киевского Особого военного округа (КОВО), имевшая два стрелковых и один механизированный корпуса, должна была прикрыть станиславское и черновицкое направления.
Военный совет и штаб армии разработали подробный оперативный план прикрытия государственной границы. Согласно этому плану армия имела оперативное построение в два эшелона: первый составляли стрелковые корпуса для создания прочной обороны, второй — механизированный корпус для нанесения мощного контрудара в случае прорыва противника…
22 июня активных действий против войск армии противник не предпринимал. Из штаба округа, преобразованного в этот день в Юго-Западный фронт, и штаба 26-й армии нам сообщили, что немецко-фашистские войска развернули наступление в полосе армии, особенно ожесточенные бои идут за Перемышль. Его успешно обороняла 99-я стрелковая дивизия. Атаки частей 52-го корпуса, стремившихся прорвать оборону к югу от Перемышля, в том числе и нашей 192-й дивизии, были отражены…»
А вот и снова 99-я стрелковая дивизия и тот самый Перемышль, откуда она «вышибла немцев». Только эти события разворачивались на левом фланге 26-й армии Юго-Западного фронта, куда неоднократно уже помянутая дивизия входила. Однако, «сорвём покровы» таинственности и с этой воинской единицы:
«99-я Краснознамённая стрелковая дивизия была сформирована на территории Украины как территориальная дивизия, а в начале 1930-х годов переведена на штаты кадровой. На её части возлагалась задача обороны Перемышльского укреплённого района на 40-км участке, проходящем по восточному берегу реки Сан от Радымно до Ольшан…
Командовал дивизией полковник Н.И.Дементьев, начальник штаба – полковник С.Ф.Горохов.
Части дивизии на прошедших тактических учениях в сентябре 1940 года показали высокие результаты в боевой и политической подготовке. По итогам 1940г. дивизия была признана одной из лучших в Красной Армии и была награждена переходящим Красным Знаменем».
Это строки из уже упоминавшейся мной книги «Киевский особый…» Руслана Иринархова, увидевшей свет в минском издательстве «Харвестр» в 2006 году.  У непосвящённого читателя возникнет ощущение, что именно под командованием полковников Дементьева и Горохова сия дивизия и стала одной из лучших. Однако, это не так. Мне странно это до сих пор видеть в современной отечественной литературе, тем более что имя командующего 99-й дивизией сейчас с придыханием и благоговейным трепетом произносят тысячи моих соотечественников (преимущественно, кроме имени ничего достоверно о нём и не знающих, что, собственно, заставляет ещё ярче и громче публично придыхать и трепетать при каждом удобном случае). С января 1940-го по январь 1941-го года дивизия находилась под командованием комбрига Власова Андрея Андреевича. Вот один из наиболее ярких (не сказать – лживых) отзывов сегодняшнего времени:
«С января 1940 г. Власов в чине генерал-майора (звание сие ему присвоено 4 июня 1940-го года – Гусь121) командовал 99-й дивизией, которую в короткое время превратил в лучшую из всех трехсот дивизий Красной Армии. Газета «Красная Звезда» в серии статей (23-25 сентября 1940 г.) прославляла дивизию, отмечая высокую боевую подготовку личного состава и умелую требовательность командования. Эти статьи изучались на политзанятиях во всей Красной Армии. Особенно подчеркивались выдающиеся заслуги генерала Власова. Нарком Тимошенко наградил комдива золотыми часами. Позже сам Сталин приказал наградить Власова орденом Ленина (февраль 1941 г.), а 99-ю дивизию — переходящим Красным Знаменем РККА. В ходе войны дивизия первой из всех получила орден (Стрижков Ю.К. Герои Перемышля. М, 1969; думаю, необходимо пояснить, для тех, кто таки дочитает до этого места, что Стрижков в 1969 году писал, к сожалению, только о присвоении дивизии переходящего Красного Знамени и получении ордена – Гусь 121)».
Комментировать и разоблачать авторов этого потока сознания выходит за рамки данного повествования, но прежде, чем расстаться с дорогим нашим Андреем Андреевичем хочу подчеркнуть одну деталь: будучи командующим 99-ой стрелковой дивизией 26-ой армии КОВО, господин Власов вряд ли мог предположить, что на посту временно исполняющего обязанности командующего 26 армии третьего формирования (в январе 1942 года она будет переименована и войдёт в историю как 2-я Ударная армия Волховского фронта) он будет пленён и станет предателем номер один.
Однако, вернёмся в 12-ю армию.
Глазами солдата начало войны на этом участке границы выглядело так (из книги  Николая Николаевича Инозецева «Фронтовой дневник»):
«22 июня.
Не успел еще как следует заснуть, как слышу:
— Подъем! Тревога!
Ребята ругаются, ворчат:
— Ну, вот и здесь не смогли обойтись без тревоги...
Забираем приборы, личное имущество. Идем на коновязь, седлаем лошадей. Прибегают начальник разведки лейтенант Бобров и начальник штаба лейтенант Медяк. Приказано снять палатки и забрать полностью все имущество. Минут через тридцать дивизион вытягивается на шоссе. Никто ничего толком не знает. Известно только, что должны следовать к месту своего постоянного расквартирования в Турке. Одни говорят о больших маневрах, другие — о предстоящих мобилизационных мероприятиях крупного масштаба…
Возвращаюсь в хвост дивизиона, к повозке старшины. Здесь же кузнец. Передаю ему лошадь, сам стою рядом, разговариваю со старшиной Пинчуком. Он говорит мне:
— Смотри, как низко летит самолет!
Действительно, над долиной довольно низко пролетает самолет темно-стального цвета, двухмоторный штурмовик. Вот он подходит к колонне, спускается еще ниже, у обоих моторов появляются белые искорки — звука еще нет, его не слышно. И почти одновременно на шоссе, и рядом с ним, буквально у наших ног, поднимается пыль, как от отдельных крупных капель дождя. Крик:
— Ложись!
Люди бросаются на землю, лошади — в сторону. На обоих крыльях — свастика. Кто-то до этого крикнул:
— Не бойтесь, это — учебный обстрел!
А теперь молчание полное. Над головой колонны самолет стал резко подниматься вверх и ушел в горы.
Лица у всех чрезвычайно бледны, многие еще дрожат. Так не хочется верить, что это война! Но раздумывать некогда — на земле много раненых и людей, и лошадей, да и налет каждую минуту может повториться.
Раздаются привычные слова команды. Все начинают ловить разбежавшихся лошадей, ставить перевернувшиеся повозки, подбирать раненых. Только что имевшая место полная растерянность уже незаметна — сказывается воспитание, полученное за полуторагодовое пребывание в армии.
Подсчитываются потери: 4 убитых, 17 раненых. Очень много выведенных из строя лошадей. В полковых батареях, по которым начался обстрел, потери значительно больше.
Дивизион уже двигается расчлененным строем, поорудийно, ведя разведку и непрерывно наблюдая за воздухом, выслав передовые разъезды, — война началась, теперь всего можно ожидать.
Два коротких слова. Они так часто повторялись, казались неизбежными, и в то же время так неожиданны в эту минуту. Смотришь на окружающие лица: они так знакомы, и в то же время в них появилось что-то новое, все стали взрослее, задумчивее. Да, старому конец. Конец счастливой жизни, конец мечтам и чаяниям, еще год назад таким близким. Война!...
Получаю приказ от командира дивизиона капитана Трофимова и пом. нач. штаба полка ст. л-та Иванова отвезти боевое донесение в Сколь, генерал-майору артиллерии Резниченко, начальнику учебного сбора, которому мы временно подчинялись. Выбираю себе самую выносливую лошадь, зная, что ехать придется километров 40–50, большей частью крупной рысью, отмечаю на карте маршрут движения дивизиона и прощаюсь с ближайшими приятелями… Вот, наконец, и Сколь. Подъезжаю к дому генерал-майора, требую у караульного, чтобы он его немедленно разбудил. Проходит несколько минут, генерал выходит ко мне в брюках и ночной рубахе (здесь и далее курсив мой – Гусь121). Передаю ему донесение. Он смотрит широко открытыми глазами, спрашивает у меня: «Это — правда?» Я не нахожу даже, что ему ответить, он сам бросается к телефону и начинает звонить по всем сразу. Получаю приказание догнать дивизион. Отъезжая, слышу бомбежку. Вероятно, бомбят парк артполка, стоявшего рядом с нами…»
К чему я это: 22 июня войска 12-ой армии были подвергнуты нападению с воздуха и  малозначительными силами сухопутных войск противника, чьи атаки были отбиты. Атаки противника были организованы в месте «стыков» 12-й армии с 26-й армией Юго-Западного фронта, и 18-й армией ОдВО (Южный фронтом Одесский Военный округ станет «только» 24 июня 1941 года). Вот что пишет начштаба о дневных боевых столкновениях: «На левом фланге гитлеровцы начали наступление главными силами двумя днями позже. К этому времени наши войска заняли оборону и оказали врагу организованное сопротивление. Правда, создав огромное превосходство в силах, ему удалось было ценой больших потерь вклиниться в нашу главную полосу на хотинском и сторожинецком направлениях. Однако решительными контратаками резервов 17-го корпуса и частей второго эшелона армии противник был разгромлен, а остатки отброшены на исходные позиции. В ходе нанесения контратак некоторые наши части перешли государственную границу, но вскоре были возвращены, поскольку приказ Наркома обороны переход границы запрещал. К исходу четвертого дня войны соединения армии продолжали прочно удерживать занимаемые полосы…». То есть ничего страшного, а тем более – катастрофического на участке 12-ой армии в самом начале войны не произошло.
В последующие несколько дней 12-ая армия в активных действиях Юго-Западного фронта участия не принимала, но в самой армии начинают твориться вот какие дела (из книги «Стальные перегоны» участника тех событий, бойца-железнодорожника Кабанова Павла Алексеевича): «Дрезина помчалась вперед. Уже рассвело. Уходила в небытие третья тревожная ночь войны. Впереди показались станционные постройки Стрыя. Дрезина остановилась, меня встретил помощник военного коменданта Стрыйского отделения старший лейтенант В. И. Иванов. Прошли в его кабинет. Мне надо было выяснить обстановку, переговорить с начальником штаба бригады и комбатами. Батальоны находятся у самой границы, в зоне боев. Беспокоило, что бросили их на незнакомые участки. Инженеры не знали даже ключевых сооружений, которые в случае отступления надо взорвать в первую очередь. Подразделения не обеспечены взрывчатыми веществами. Чем будем ставить заграждения?
Вызываю по телефону Самбор. Там штаб бригады. В трубке раздается знакомый голос Василия Сергеевича Мириданова. Он доложил, что наши батальоны действуют в полосе обороны 12-й и 26-й армий. Имеется связь со штабом 26-й армии. Там находятся наши представители. Они информируют о положении на передовой.
— Что делает сейчас семьдесят седьмой батальон?
— Выдвинут на прикрытие головного участка Перемышль — Самбор. Третья рота капитана М. С. Ширшова работает на станции Перемышль под огнем противника. Василий Сергеевич рассказал мне, что станционные пути там идут возле реки Сан. На левом берегу — гитлеровцы. На станции в канун войны скопилось большое количество паровозов и груженых вагонов. Фашисты непрерывно обстреливают станционные пути и мосты, чтобы помешать нам вывести этот подвижной состав в тыл. Немцы прицельным артиллерийским огнем разрушают мосты, а наши люди их восстанавливают. На дальний мост через суходол, находящийся вне зоны артобстрела, враг бросил авиацию. Только что рота отбила атаку просочившихся к мосту немецких автоматчиков.
С помощью станционной связи удалось соединиться со штабом 79-го батальона, находившимся в Лавочне. К телефону подошел майор М. С. Смирнов. Он доложил:
— Вчера отряд минеров получил от командира сто девяносто шестой стрелковой дивизии странное письменное разрешение и план на постановку заграждения.
— Почему странное?
— Вместо того чтобы разрушать крупные объекты, он предлагает разобрать два воинских тупика и разрушить линию связи, и то только от Госграницы до Турка. Очень плохо со взрывчаткой. Дивизионный инженер скрепя сердце выдал полтонны тола. Говорит: «Больше не просите, отступать не собираемся. Сегодня, правда, нашли немного взрывчатки в турковском карьере. Пока взрывчаткой обойдемся, а что будет дальше, не знаю...»
В кабинет Иванова в это время зашел начальник Стрыйского отделения движения А. И. Богданов. Он взволновано произнес:
— Эвакуация! Я получил приказ начальника Львовской дороги немедленно отправить людей в тыл.
Сообщение Богданова ошеломило меня. В голову даже пришла мысль: а не провокация ли это? Я начал уговаривать железнодорожника:
— Нельзя вам уезжать. Подумайте: Стрый узел, через него идут эшелоны со стороны Перемышля, Хирова и Самбора. Впереди нас Самборское отделение. Все его люди на месте. Значит, оставим товарищей в беде.
— Но приказ есть приказ! — ответил Богданов.
— А кто вам его дал, вы проверили?
Начальник отделения изумленно посмотрел на меня и сел к столу. Я попросил узел связи вызвать управление  Львовской дороги. Телефонистка ответила, что со Львовом связи нет. Можно разговаривать со Скниловом. Это предузловая станция в восьми километрах от города. Соединяюсь со Скниловом. Дежурный по станции сообщает:
— Львов спешно эвакуируется. Город непрерывно бомбят немецкие самолеты. Нам категорически запрещено отправлять на узел эшелоны.
Я спросил Богданова:
— Вы теперь уверены, что приказ получен именно от начальника дороги?
— Похоже на провокацию...
Железнодорожник задумался. Чтобы окончательно его успокоить и уточнить ситуацию на участках, снова звоню в Лавочне Смирнову.
— Сто девяносто шестая дивизия, — доложил комбат, получила приказ отойти в район Дрогобыча. Отряду минеров разрешено ставить полное заграждение на всем участке от Госграницы до Самбора. Я с летучкой выезжаю на свой участок. Какие будут указания?
— Выполняйте ваши задачи! Держите со мной постоянную связь.
Повесив трубку, обратился к Богданову:
— Убедились теперь, что подходы к Стрыю нами контролируются? В случае прорыва гитлеровцев мы немедленно будем извещены.
Успокоившись, Богданов пошел к себе. Я разрешил ему отправить в тыл эшелон с семьями железнодорожников и приказал подготовить и сформировать состав порожняка, который держать на станции под паровозом в полной готовности…» 
Тут вкралась неточность: 196 стрелковая Днепропетровская дивизия до начала войны дислоцировалась в окрестностях города, упомянутого в названии, и 22 июня её командование получила приказ войти в состав 18-ой армии ОдВО. Эти события осветил в своих воспоминаниях начальник штаба 196-ой стрелковой дивизии, в то время майор – Василий Митрофанович Шатилов:
«...Ранним утром 22-го меня разбудил настойчивый стук в дверь маленького лагерного домика.
— Товарищ майор, вас срочно вызывает в штаб командир дивизии, — услышал я голос запыхавшегося от бега связного. Через несколько минут я узнал о начале войны. Не ошибка ли это? Но ошибки не было. Это война, приход  которой все ждали и которая все же подкралась неожиданно. Прошли считанные секунды, и над спящим еще мгновение назад белопалаточным городком поплыли тревожные звуки трубы. Вначале люди приняли тревогу за учебную, и в шуме, который был вызван подъемом и сбором, звучали веселые нотки. Но как только в лагере узнали о нападении фашистов, все изменилось. Вмиг посуровевшие красноармейцы и командиры занимали места в строю...
В полдень мы слушали выступление по радио Народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова, который по поручению Политбюро ЦК ВКП(б) и Советского правительства сообщил о вероломном нападении гитлеровской Германии на нашу страну. В частях после этого прошли митинги. Выступавшие бойцы и командиры говорили о том, что не пожалеют жизни за свою Родину, отдадут все силы на разгром врага. И все выступавшие просили командование как можно скорее направить дивизию на фронт. И словно угадав паше настроение, через несколько часов командование Одесского военного округа распорядилось: части дивизии сосредоточить в Днепропетровске, приготовиться к погрузке в железнодорожные эшелоны…
Нам предстояло выдвинуться в район западнее Рахны и поступить в распоряжение командующего 18-й армией генерал-лейтенанта Смирнова. Управление дивизии отправлялось одним из первых эшелонов — для обеспечения перевозки на фронт оставшихся подразделений была создана из офицеров штаба небольшая оперативная группа…
В ночь на 3 июля дивизия под покровом темноты высадилась из эшелонов и сосредоточилась западнее Рахны. Вековой лес укрыл дивизию от глаз фашистских летчиков, старательно разведывавших места расположения советских войск. Тотчас же я связался с начальником штаба 18-й армии генерал-майором В. Я. Колпакчи и получил приказ утром прибыть к нему с докладом...»
То есть Павел Алексеевич Кабанов не мог оказаться в расположении 196-ой дивизии, а судя по географическим названиям, упомянутым в его мемуарах, речь идёт о 192-ой горно-стрелковой дивизии 13 стрелкового корпуса 12-ой армии Юго-Западного фронта.
Воспоминания Николая Николаевича Иноземцева дополняют эту картину:
«Вот и место, где должны расположиться тылы: кухни, обозы, боепитание. Наблюдательные пункты на 4 километра впереди. Занимаем наблюдательные пункты с полной маскировкой, согласно всем правилам, в сумерки. Окопы и блиндажи были здесь приготовлены еще за несколько месяцев, остается только кое-что подправить. У меня основная работа — привязка боевого порядка дивизиона — тоже была сделана заранее, координаты реперов, ориентиров и мест, где потребуется сосредоточить огонь всего дивизиона, — известны. Работаю с начальником штаба по подготовке данных, готовлю некоторые дополнительные данные для ночной стрельбы.
Утром к большому своему удивлению увидел, что на всех трех ячейках командного наблюдательного пункта стоят вехи. Это, безусловно, поработала чья-то вражья рука, так как эти вехи прекрасно видны с высот, расположенных уже за Саном, то есть на немецкой стороне. Что же, вечером НП придется менять.
Днем привели одного странного субъекта, упорно пасшего скот рядом с пунктами. Здоровый, полный, но одет в какую-то рвань. Повели на допрос в Аютовиску, городок, расположенный в двух километрах от нас, где, кстати, помещался штаб погранотряда. По дороге спрыгнул в обрыв, думал сбежать. Пристрелили…
На границе пока ничего особенного нет. Изредка легкая перестрелка у пограничников, а так война ни в какой степени не чувствуется. Правда, доносятся отзвуки артканонады: это Краснознаменная 99-я дивизия удерживает Перемышль от трех немецких дивизий. Наша дивизия занимает очень большой участок — 60 км по фронту. Фактически мы составляем мелкие группы прикрытия на особо важных участках; сплошной линии обороны нет. Но и немцы здесь, по-видимому, больших сил не имеют…»
Боёв нет,  немцы «больших сил не имею», ведут активную подрывную деятельность, используя имеющиеся диверсионные группы и местных жителей (из воспоминаний Павла Алексеевича Кабанова):
«Летучка и дрезина подходили к этой станции. Вдоль пути замелькали деревянные домики поселка. На крыльце одного из домов стоял пожилой мужчина. Увидев советских воинов, он испуганно бросился в дом.
— Чего это он шарахнулся от нас? — удивился старшина Гордеев.
— Что-то тут не так!
— Пошли проверим! — приказал старшина и соскочил с дрезины.
За ним повыскакивали бойцы. Подошли к подозрительному дому. На стук никто не отозвался. Дверь изнутри была закрыта. Бойцы поднажали плечами — не поддается. Очевидно, завалена чем-то тяжелым.
— Бейте прикладами! — приказал старшина.
Ударили разом — дверь с грохотом вылетела. Первым в дом ворвался старшина Гордеев. Осторожно заглянул в пустую, замусоренную комнату, окликнул:
— Кто здесь, выходи!
В комнате молчание.
За холщовыми занавесками вход в полутемный чулан. Старшина подкрался к нему, заглянул и тут же отпрянул. Он заметил в углу чулана высоченного человека с двумя пистолетами в руках. Загремели выстрелы. Гордеев направил на занавески свою самозарядную винтовку и дал несколько очередей. В чулане послышался шум падающего тела, крик. На полу лежал человек в комбинезоне. Бойцы обезоружили его. Под комбинезоном у неизвестного была форма немецкого офицера. В сарае подрывники обезоружили еще четверых бандитов. Выяснилось, что хозяин хаты на всякий случай стоял на карауле. Бандиты считали, что советские войска ушли из города, и ждали фашистов. Увидев бойцов-железнодорожников, караульный растерялся. Он настолько перепугался, что своим поведением выдал себя и спрятавшихся в доме диверсантов. Так бойцами нашей бригады был пойман первый фашистский офицер и обезоружена диверсионная группа…»
А вот что происходит дальше и уже без «участия» немцев  (из воспоминаний Иноземцева): «С раннего утра 25-го (курсив автора) ушел искать одну из рот, которую мы должны были поддерживать своим огнем. Излазил все горы, но никого не нашел, хотя пустых окопов — полно. Сначала маскировался, потом устал и стал ходить во весь рост. В конце концов, пошел на погранзаставу и только у начальника ее узнал, что эта рота перешла в другой район. В связи с этим пришлось одно из наших орудий выдвинуть на всякий случай вперед…» 
Вторит ему и Кабанов: «На рассвете 25 июня П. А. Фролов с несколькими бойцами отправился на дрезине к Госгранице в расположение штаба 196-й горнострелковой дивизии. Нужно было получить задание от ее командования. Повсюду войска снимались со своих позиций и уходили в сторону станции Турка. Не оказалось на месте и штаба дивизии…»
То есть, дивизия быть должна, а её нет, где она – неизвестно. И это происходит без давления с фронта, в то время, когда командование Юго-Западного фронта ещё полно оптимизма, а мощнейший танковый кулак, аж из шести механизированных корпусов, уже вот-вот должен опрокинуть вероломного врага и погнать его без оглядки обратно туда, откуда он пришёл. И приказ на отход командарм-12 получит только поздним вечером 26 июня, когда возникнет опасность окружения из-за глубокого прорыва противника на стыке 5-ой и 6-ой армий Юго-Западного фронта. Там льётся кровь, идут жесточайшие бои, дороги забиты брошенной в бесполезных метаниях техникой и колоннами беженцев. А в  расположении 12-ой армии тихо и, по сравнению с творящимся под Луцком и Бродами, совершенно спокойно, но стоявшая на границе 192-ая дивизия уже начала «отход»... Обратимся опять к воспоминаниям Николая Николаевича Иноземцева:
«26 июня.
Село Опака. Большие высоты, покрытые лесом, среди них — дорога к Бориславу. Командирская разведка идет вперед. Командир дивизиона показывает лейтенанту Медяку и мне расположения огневых позиций и районы наблюдательных пунктов. Указываю места командирам огневых взводов, затем еду на опушку, где расположилось управление дивизиона. На ночь выставляем кругом секреты... Ориентируюсь. Начинаю привязку …Засек ориентиры, Лапидус привязал огневые. Данные готовы. Сменяю Долгого у стереотрубы. Вот по дороге с холма, расположенного впереди нас, километра на полтора-два, движется колонна пехоты. Передовая разведка, головной отряд, боковые походные заставы, — в общем, порядок полный. Свои или немцы? Связываемся со стрелковыми ротами, расположенными у подножия нашей вершины. Их передовые секреты передают, что идет 753 полк полковника Новикова. Он проходит дальше и занимает оборону по направлению от нас к Дрогобычу.
О немцах никаких сведений нет. Идет спокойная, нормальная жизнь. Ночью же — ожесточенная ружейная и пулеметная стрельба. Ее вызвали действия небольшого отряда — не то немецкой разведки, не то сбежавших с оружием дезертиров из местного населения. А, главное, — неразбериха. Недостаточная обстрелянность. Каждый куст кажется в темноте человеком, каждый шорох — шагами.
Утром меняем НП. Выносим его на опушку леса. Я склеиваю полученные в штабе карты. Могучий налаживает приемник. Он достал его во время поездки по окружающим селам в поисках кухни, отставшей во время движения. Многие немецкие станции работают на русском языке. Немцы объявляют, что 15 июля будут в Киеве,  говорят о бесцельности и бесперспективности борьбы. Мы смеемся, но настроение плохое. Отступление идет по всему фронту…»  (в этом отрывке и дальше курсив мой – Гусь121)
То есть, части отходят не после воздействия противника и без его фронтального нажима. Кстати, к началу войны против себя части 12-ой армии имели четыре венгерские охранные дивизии, которым территории Западной Украины отдали без боя. Где враг – не известно. Продолжим чтение:
«30 июня.
Едем по дорогам, прекрасно знакомым со времени румынского похода. Вместе с нами — командир дивизии, генерал-майор Привалов. Он, как и всегда, энергичен, спокоен, даже весел…
Входим в Яблонов. Улицы пусты, нигде не видно ни души. Торопливо проходят стрелковые взводы и роты. Народу не хватает, дивизия должна оборонять район около 30 километров. На площади занял боевой порядок корпусной 152-миллиметровый дивизион… На кладбище — командный пункт. Ждем немцев. Получены сведения, что они заняли соседнее село, в 5 километрах от нас. Решили их выбить оттуда. Наша 1-я батарея подтягивается вперед, начинает бить по окраине села. Немецкие пулеметы строчат по нас, пули шлепаются в орудийные щитки, не причиняя вреда. Прямой наводкой бьют два орудия. Пулеметы один за другим умолкают. По селу бьют корпусники. Снаряды рвутся, поднимая в воздух столбы земли, деревья, хаты. Одна стрелковая рота занимает село, добивая оставшихся немцев. Удача полная, настроение прекрасное.
Ночью получаем приказ отходить к Гусятину… Все замерло, — впереди немцы выбросили десант, взорвавший железнодорожный путь. Стоят, поблескивая на солнце, два эшелона с новенькими орудиями разных систем. У нас глаза разгораются, но взять нельзя — приказа нет. А хорошо бы сменить  наши горняшки! Рядом стоят транспорты с боеприпасами …транспорт с авиабомбами... С ужасом думаешь, что здесь будет, если прилетит авиация…»
То есть, первое огневое соприкосновение с противником происходит через неделю после начала войны, и выглядит простой задачей даже для начинающего командира – молодого лейтенанта. Очень жаль, что автор не поведал читателям судьбу тех самых орудий, на которые «глаза разгорались», впрочем, думаю, она ему на тот момент была неведома, и книг с фотографиями огромного количества  брошенной боеспособной советской техники он в руках не держал. Кстати, это только замечание, но  войска, чей выход к рубежам старой границы описывает Иноземцев, в страшных боях под Уманью будут испытывать невероятный оружейный «голод», и к моменту знакомства с событиями  августа 1941 года, когда Военные советы 6 и 12-й армий доносили командующему Южным фронтом и в Москву Государственному Комитету Обороны: «Положение стало критическим. Окружение 6-й и 12-й армий завершено полностью. Налицо прямая угроза распада общего боевого порядка 6 и 12-й армий на два изолированных очага с центром в Бабанка, Теклиевка. Резервов нет. Просим очистить вводом новых сил участок Терновка, Новоархангельск. Боеприпасов нет. Горючее на исходе…» уже успеваешь забыть о многочисленных складах, эшелонах, нефтехранилищах, что были просто оставлены, или, в лучшем случае – уничтожены, дабы не достались врагу.
«Подходим ближе к Гусятину. На одной из его окраин наша пехота дерется с немецкими десантниками. Дивизион разворачивается, ждем приказа открыть огонь. Наши обозы, не известно почему, остановились на горке, на виду у немцев, и ждут, когда можно будет продолжать движение. Около Гусятина — два полка нашей пехоты и арт. дивизион, но командование почему-то принимает решение не выбивать оттуда немцев и обойти Гусятин севернее. Батареи снимаются и подъезжают к той же горке, где стоят обозы. Я — рядом с капитаном Трофимовым около бричек штаба полка. Батареи — внизу, метрах в 400-х от нас.
Вот раздается все приближающийся свист и сухой разрыв мины, как раз в центре обоза, метрах в ста от нас. Вскакиваем на лошадей и скачем к северу от Гусятина, в сторону от батарей. Разрывы справа, слева, спереди. Некоторые из них очень близко...
Подъезжаем к Збручу. Узкая, но очень быстрая и глубокая река с высокими обрывистыми берегами. Переправа идет вброд. Многие брички перевернулись, но остальных это не останавливает. Здесь же находится большая часть населения деревни, расположенной на левом берегу реки, — помогают переправляться, указывая брод, вытаскивают застрявших. В воздухе появляются три немецких самолета, делают круг над нами, а потом идут дальше, — туда, где скопились железнодорожные составы.
Промокнув до пояса, переезжаем Збруч. У всех радостный глубокий вздох облегчения — теперь мы на родной земле, а не в Западной Украине. Ведь до этого каждому было ясно, что если будешь серьезно  ранен, не сможешь ехать со своими, — значит конец, добьет кто-нибудь из местного населения или передаст немцам. А здесь — свои люди, свое население, видящее в нас своих сыновей и братьев. И действительно, контраст самый резкий...
Русские не подходят ни под какие общие критерии: солдаты, изнуренные физически до крайности, прекрасно дрались с немецкой мототехникой, подвозимой машинами непосредственно к полю боя, облегченной от всего ненужного (даже шинели возились в машинах), прекрасно и своевременно снабжаемой всем необходимым. Кадровые пехотинцы абсолютно не боялись немецкой пехоты, бросались в штыки на любое количество немецких солдат и выходили победителями…»
30 июня… 8-й день войны… Без нажима с фронта, без арьергардных боёв, части 192 горно-стрелковой дивизии, во главе с энергичным генерал-майором Приваловым, «вернулись» на родную землю. Я специально выделил особенности этого марша в воспоминаниях Иноземцева и вот для чего: на довоенную территорию СССР 12-я армия вернулась, имея в своём составе всего один 13-й стрелковый корпус, и отдельную 58-ю горно-стрелковую дивизию. И это совсем не потому, что 17-й стрелковый и 16-й танковый корпуса, входившие на начало войны в состав армии, погибли в кровопролитных боях «За Родину! За Сталина!», устлав костями своих солдат и брошенной техникой плодородные украинские земли. Нет, причина куда более прозаична: 26 июня 17-й стрелковый корпус, 16-й механизированный корпус и 4 противотанковую артиллерийскую бригаду передают в состав 18-й армии Южного фронта, то есть из единственной, на тот момент, армии Юго-Западного фронта, что не вела боёв с коварным и безжалостным врагом, но уже начала «бодрый» марш вглубь страны, забрали боеспособные части туда, где кровь русского солдата уже текла рекой. Однако, в книге Руслана Иринархова «Киевский особый…» на развороте страниц 570-571 приведена карта о положении войск Юго-Западного фронта на 29-30 июня 1941 года. На ней русским по белому начертано: на 14-00 30 июня 1941 года 192 стрелковая дивизия находилась на позициях, которые заняла 26 июня 1941 года на левом фланге 72-й дивизии 26-й армии, то есть Дрогобыч – Борислав – Опака – Выжне, но вот штаб 12-й армии с места довоенной дислокации города Станислава уже переехал в ещё более тыловой город Монастержыска. То есть, другими словами, не вся 192-я горно-стрелковая дивизия смело рвалась к рубежам старых границ, про себя твердя: "Что ж мы, на зимние квартиры? Не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки?", а кто-то остался на своём боевом посту, ибо «пора добраться до картечи…» И вывод этот мне помогает сделать вот эти воспоминания железнодорожника Павла Алексеевича Кабанова:
«Утро 1 июля я встретил на станции Стрый у телефонного аппарата. Со всех направлений комбаты сообщали о состоянии дел на участках. Батальоны демонтировали оборудование фабрик, заводов и железной дороги, грузили его и отправляли в тыл. Одновременно ставили заграждение. С минуты на минуту из Самбора должен был прибыть штаб бригады в Стрый. Положение на фронте было тяжелое. Из оперативных сводок штаба 26-й армии я узнал, что стрелковые дивизии и пограничники отходят. Несколько дней назад в районе Луцк, Броды, Ровно закончилось крупное танковое сражение. С обеих сторон в нем участвовало около 2 тысяч танков. Это сражение задержало наступление немцев на целую неделю, сорвало их замысел на окружение главных сил Юго-Западного фронта в районе Львова. 30 июня Юго-Западный фронт получил приказ отойти на линию укрепленных районов по старой государственной границе — Коростень, Новоград-Волынский, Проскуров (ныне Хмельницкий)»
Юго-Западный фронт только получил приказ отойти туда, куда уже «дошли» войска командующего 12-й армии Павла Григорьевича Понеделина, о чём он, как видно из карты, не догадывался. Я встречал в некоторых изданиях упоминание о сообщении штаба 12-й армии в штаб Юго-Западного фронта от 26 июня о потере связи с 13-м стрелковым корпусом, но не нашёл самого текста. Однако косвенных свидетельств этого я уже привёл достаточно. То есть штаб и командующий 12-й армии не знали, где пребывают и что делают части единственного оставшегося под их командованием 13-го стрелкового корпуса. И разве это нельзя назвать растерянностью, замешательством, потерей управления, об упоминании коих так возбудился мой визави?
Кстати, автору сего «патриотичного марша», «энергичному» генерал-майору Петру Фроловичу Привалову, оставление позиций без приказа в июне 1941 года сходит с рук. Он выйдет из окружения под Уманью, успеет потерять 191-ю стрелковую дивизию 2-й Ударной армии весной 42-го года в печально известной Любанской операции, но в конце того же года  таки попадёт в плен. Вот что пишет об этом историк Кирилл Александров:
«В канун 1943 года генерал-майор Пётр Фролович Привалов (1898-1951) занимал должность «командующего генерала» – командира 15-го стрелкового корпуса 6-й армии (III формирования) Воронежского фронта. 22 декабря 1942 года во время служебной поездки в районе железнодорожной станции Кантемировака Воронежской области его машина натолкнулась на моторазведку противника. В скоротечном бою командующий корпуса получил тяжёлое ранение и попал в плен… В июле из Берлинской тюрьмы Привалов писал немецкой администрации: «Меня использовали, взяли, что нужно было, и бросили обратно в тюрьму». Это компрометирующее заявление сохранилось в архиве и после войны оказалось в распоряжении органов контрразведки «СМЕРШ»… В мае 1945 года Пётр Фролович репатриирован в СССР и по результатам спецпроверки был арестован органами госбезопасности. 27 ноября 1951 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к расстрелу по обвинению в измене родине, выразившееся, в частности, в сдаче в плен и выдаче противнику секретных сведений. 31 декабря 1951 года Привалова расстреляли. Посмертная реабилитация состоялась лишь в 1968 году». 
И на этом я намерен завершить своё повествование… Однако, для завершения картины не хватает пары штрихов. Штрих первый: я специально не касаюсь событий второй половины июля – начала августа 1941 года, ибо не считаю господина Понеделина виновным в окружении, пленении и гибели частей 6-й, 12-й, 18-й армий и частей 2-го и 16-го механизированных корпусов РККА под Уманью. Мне откровенно жаль, что в руководстве страны и армии не нашлось ни одного человека, кто бы прокричал в уши всем от Сталина – Жукова – Тимошенко  и прочих шапошниковых, до Кирпоноса и Тюленева: нельзя передавать армию, что ведёт бои в окружении, в подчинение другому фронту. Армия в это время нуждается в медикаментах, вооружении, боеприпасах, в помощи, чёрт возьми! А не в потоке новых указания и требований доложить обстановку. Надо спасать людей и выводить армию из котла, а не свои жопы, перекладывая ответственность на крайнего. Но, увы, о дефиците таких кадров я уже писал выше. Кстати, всего-то через девять месяцев так же поступят господа Хозин и Мерецков со 2-й Ударной армией, ликвидировав Волховский фронт, преобразовав его в Волховскую группу войск Ленинградского фронта, свалив ответственность за погибшую армию на попавшего в плен Власова.
И штрих второй: мне не понятны мотивы некоторых послевоенных расстрелов. Расстрел Понеделина – один из них. Однако, для понимания произошедшего я бы хотел сам познакомиться со следственным делом Павла Григорьевича и надеюсь, что в скором будущем это будет возможно.  А вот принимать реабилитацию, как бесспорное доказательство невиновности репрессированного, я категорически отказываюсь после того, как познакомился со следующим документом:
«Гражданин Германии Фон-Паннвиц Гельмут, 1898 года рождения, немец, житель г.Берлина, арестованный 9 мая 1945 г., осужденный Военной коллегией Верховного Суда СССР 16 января 1947 г. по ст.I   Указа Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г. к смертной казни через повешение, с конфискацией всего личного принадлежащего имущества, на основании ст.3 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991г. реабилитирован (курсив мой – Гусь121).
Помощник Главного военного прокурора         В.М.Крук.»
В пояснении к данной справке господин В.М.Крук указал:
«Было доказано, что во время Великой Отечественной войны генерал-лейтенант фон Паннвиц был немцем и выполнял свой военный долг в соответствии со своей национальной принадлежностью. Кроме того, в архиве по его делу не найдено доказательств, которые бы указывали на то, что фон Паннвиц или части под его командованием были виновны в жестокости или насилии по отношению к советскому гражданскому населению или военнопленным Красной Армии. Из этого следует, что фон Паннвиц был осуждён неправомерно и, следовательно, подлежит реабилитации в соответствии с законом от 18 октября 1991г.»

ЗЫ: и совсем напоследок хочу сказать, что мне чертовски интересно –  сколько человек смогли дочитать мои вирши до конца…