Ну что тут скажешь... Родину не выбирают... У Виттманна, Кариуса, Хартманна была ТАКАЯ Родина, и они за нее сражались. Сражались до конца. Или они должны были уподобиться нашему Власову? Не были они убийцами, Гусь. Они были солдатами. Даже отмороженный нацист Рудель был отважным солдатом - ну не отнять у него этого, как бы нам этого ни хотелось! Он никого не вешал, не жёг, а что убивал наших соотечественников - так ведь В БОЮ убивал-то! И сам своей жопой рисковал, так что всё по-честному. Знаешь, при всей моей бзикнутости на Рейхе, Вермахте и СС меня никогда не интересовали эсэсовские охранные части концлагерей. Могу навскидку перечислить тебе все фронтовые дивизии войск СС, а кто охранял Бухенвальд или Освенцим - до сих пор понятия не имею. Потому что "Мертвая голова" и есть те самые убийцы, палачи безо всяких оговорок. Чего их изучать-то? Их судить надо, а не изучать. А вот эсэсовец Виттманн мне интересен - и вовсе не потому, что у него были зиг-руны в петлице. А потому, что он классный танкист. И его бой при Виллер-Бокаже, поди, до сих пор в бронетанковых академиях изучают. Ну я не знаю, что еще сказать, чтобы вы меня поняли. Пожалуй, Ремарка фтыкну, "Искру жизни". Не доводилось читать? Если нет, прочти - очень сильная вещь, она выложена в сети. Кстати, этот роман был запрещен к публикации в Советском Союзе.

Сад  был залит серебристым  светом.  Остро  пахло  фиалками.  Фруктовые
деревья  у  южной  стены,  казалось,   были   облеплены  розовыми  и  белыми
мотыльками.
     Альфред шел впереди, за ним трое американцев. Они старались ступать как
можно   тише.   Альфред   указал   рукой   на   хлев.   Американцы  бесшумно
рассредоточились.
     Альфред распахнул дверь.
     -- Нойбауер, -- произнес он негромко. -- Вылезайте!
     Из теплой темноты послышалось невнятное хрюканье.
     -- Что? Кто там?
     -- Вылезайте!
     -- Что? Альфред! Это ты, Альфред?
     -- Да.
     Нойбауер опять хрюкнул.
     --  Чччерт. Ну я и дрыхнул! Снилось что-то...  -- Он  откашлялся. --  Сон
какой-то дурацкий -- ты мне не говорил "вылезайте"?
     Один  из солдат  бесшумно вырос рядом  с  Альфредом. Вспыхнул карманный
фонарик.
     -- Руки вверх! Выходите!
     Бледный  луч  осветил  полевую   койку,  на  которой  сидел  полуодетый
Нойбауер.  Он  вытаращился  на  свет фонаря,  подслеповато  моргая  опухшими
глазами.
     -- Что? -- проскрежетал он, наконец. -- Что это? Кто вы такие?
     -- Руки вверх! -- повторил американец. -- Ваша фамилия Нойбауер?
     Нойбауер слегка приподнял руки и кивнул.
     -- Вы комендант концентрационного лагеря Меллерн?
     Нойбауер опять кивнул.
     -- Выходите!
     Заметив направленный на него черный зрачок автомата, Нойбауер  встал  и
так резко вскинул вверх руки, что пальцы его ткнулись в низкую крышу сарая.
     -- Я не одет.
     -- Выходите!!
     Нойбауер нерешительно  приблизился, серый и заспанный. Он был в рубахе,
галифе и сапогах. Один из солдат проворно обыскал его.
     Нойбауер взглянул на Альфреда.
     -- Это ты привел их сюда?
     -- Да.
     -- Иуда!
     -- Вы не  Христос,  Нойбауер,  -- медленно  произнес Альфред, -- а я не
нацист.
     Американец,  оставшийся  в  сарае,  вернулся  и   отрицательно  покачал
головой.
     --  Вперед,  --  сказал другой, тот,  что  говорил по-немецки.  Это был
капрал.
     -- Я могу надеть свой китель? -- спросил Нойбауер. -- Он висит в сарае.
За крольчатником.
     Капрал  помедлил немного,  потом  отправился в  сарай  и  через  минуту
вернулся с пиджаком от штатского костюма.
     --  Нет,  не  этот,  пожалуйста,  --  заявил  Нойбауер.  --  Я  солдат.
Пожалуйста, мой китель.
     -- Вы не солдат.(выделено мной - Гоблин)
     Нойбауер растерянно заморгал.
     -- Это моя партийная форма.
     Капрал еще раз скрылся в сарае и принес китель. Ощупав его, он протянул
его  Нойбауеру.  Тот  надел  китель,  застегнул   его,   расправил  плечи  и
представился:
     -- Оберштурмбаннфюрер Нойбауер. К вашим услугам.
     -- Хорошо, хорошо. Вперед!
     Они  пошли  через  сад.  Нойбауер  заметил, что  неправильно  застегнул
китель.  Он расстегнул  его  на  ходу  и застегнул  как  следует.  Все пошло
наперекос   в  последний  момент.  Вебер,  предатель,  спалил  барак,  хотел
подложить ему свинью.  Он действовал самовольно, это легко  будет  доказать.
Нойбауера вечером не было  в лагере. Он обо всем узнал по телефону. И все же
--  чертовски неприятная история. Именно  сейчас! А тут  еще  этот  Альфред,
второй предатель.  Просто  взял и не  явился.  И он остался  без  машины, на
которой  собирался  бежать. Части уже отступили; в лес бежать было бы глупо,
-- и тогда он решил спрятаться в саду. Думал, что здесь им никогда не придет
в голову искать его.  Хорошо,  что он успел  сбрить гитлеровские  усики.  Но
каков мерзавец, этот Альфред!
     -- Садитесь сюда. -- Капрал указал ему на сиденье.
     Нойбауер  вскарабкался на  машину. "Это, наверное, и есть  то,  что они
называют джипом", -- подумал  он.  Эти американцы  вели себя  вполне сносно.
Даже корректно. Один из них, наверное, американский немец. Есть же, говорят,
за границей какое-то немецкое братство -- союз или что-то в этом роде.
     -- Вы хорошо говорите по-немецки, -- начал он осторожно.
     -- Еще бы, -- холодно ответил капрал. -- Я из Франкфурта.
     -- О-о!.. -- произнес Нойбауер.
     День сегодня, похоже, и в самом  деле пресквернейший. И кроликов кто-то
украл. Когда он  пришел в  крольчатник,  дверцы клеток были  открыты. Дурное
предзнаменование. Сейчас они уже, наверное, шипят на вертеле у какого-нибудь
варвара.
     Ворота  лагеря  были  широко раскрыты.  Над бараками развевались сшитые
наспех  флаги.  Огромный  громкоговоритель  передавал  какие-то  объявления.
Вернулся один из грузовиков, посланных за продуктами. В кузове у него стояли
бидоны с молоком.
     Джип,  в котором привезли Нойбауера, остановился  перед комендатурой. У
входа американский  полковник отдавал распоряжения  своим офицерам. Нойбауер
вылез из машины, одернул китель и шагнул вперед.
     -- Оберштурмбаннфюрер Нойбауер. К вашим услугам. -- Он не вскинул руку,
как при гитлеровском приветствии, а просто козырнул по-военному.
     Полковник взглянул на капрала. Тот перевел.

    -- Is this the son of a bitch? -- спросил полковник.

     -- Yes, Sir.

     --  Put him  to  work over  there.  Shoot him,  if  he  makes  a  false
move.
     Нойбауер напряженно вслушивался, пытаясь понять, о чем идет речь.
     -- Вперед! -- скомандовал капрал. -- Работать. Убирать трупы.
     Нойбауер все еще не терял надежды.
     -- Я офицер, -- пролепетал он. -- В чине полковника.
     -- Тем хуже для вас.
     -- У меня есть свидетели! Я обращался с людьми гуманно! Спросите их!
     -- Я думаю, нам понадобится с полдюжины крепких парней, чтобы ваши люди
не разорвали вас на куски, -- ответил капрал. -- Хотя я был бы только рад...
Вперед! Живо!
     Нойбауер  метнул  взгляд  на полковника. Но тот  уже забыл  о  нем.  Он
повернулся  и покорно  пошел  вперед. Двое  солдат шли по бокам,  третий  --
сзади.
     Через  пару  минут  его узнали. Американцы насторожились.  Они  ожидали
натиска заключенных  и еще  плотнее обступили Нойбауера. Его бросило в  пот.
Глядя  прямо перед  собой, он шагал  так, словно торопился,  но вынужден был
идти медленно.
     Но  ничего  не  произошло.  Заключенные  останавливались и смотрели  на
Нойбауера. Они  не  бросались  на него с кулаками. Они  образовали  для него
коридор. Никто не приближался к нему. Никто не произносил ни слова. Никто не
проклинал  его.  Никто не бросил  в  него  камня. Никто не  поднял  на  него
дубинку.  Они  просто  смотрели  на  него. Они образовали  узкий  коридор  и
неотрывно смотрели на него, на всем пути, до самого Малого лагеря.
     Вначале Нойбауер облегченно вздохнул, потом его снова бросило в жар. Он
что-то бормотал себе под нос, не поднимая глаз. Но он чувствовал прикованные
к  себе  взгляды. Он ощущал их на своей  коже,  словно бесчисленные глазки в
огромной  двери  тюремной камеры,  как будто его уже  упрятали  за решетку и
теперь сотни глаз наблюдали за ним с холодным вниманием.
     Ему было уже невыносимо жарко. Он ускорил шаги. Глаза не отставали. Они
еще  крепче  впивались в него.  Он чувствовал  их  каждой клеткой.  Это были
пиявки,  которые  сосали  из  него  кровь.  Он  передернулся,  но их было не
стряхнуть. Они прожигали кожу. Они всасывались в самые жилы.
     -- Я же...  я же... -- бормотал он. -- Долг... Я же ничего  не... я был
всегда... Что им от меня надо?..
     Он весь взмок, пока они добрались до того места, где еще совсем недавно
стоял барак 22. Там уже работали шестеро эсэсовцев, которых удалось поймать,
и несколько капо.  Поблизости  стояли  американские солдаты с  автоматами  в
руках.
     Нойбауер вдруг резко  остановился. Он увидел  на земле несколько черных
скелетов.
     -- Что... что это?
     -- Не прикидывайтесь, -- ответил  ему капрал свирепо.  -- Это тот самый
барак, который вы подожгли. Там, под обломками, еще по меньшей мере тридцать
мертвецов. Вперед, искать кости!
     -- Я... этого... не приказывал...
     -- Разумеется.
     --  Меня  здесь  не  было...  Я ничего  не  знал. Это  сделали  другие,
самовольно...
     -- Конечно.  Как  всегда -- другие. А те, которые  подохли  здесь,  как
собаки, за все эти годы? Это тоже не ваша работа? А?
     -- Я выполнял приказы. Долг...
     Капрал повернулся к одному из стоявших рядом товарищей.
     -- Это теперь на несколько лет будут две любимые их фразы: "я  выполнял
приказ" и "я ничего не знал".
     Нойбауер не слушал его.
     -- Я всегда старался сделать все, что было в моих силах...
     -- А это, -- с горечью прибавил капрал,  -- будет третья отговорка... А
ну живо!! -- взорвался он неожиданно. --  Работать! Откапывать трупы! Или вы
думаете, это так легко -- бороться с искушением переломать вам все кости?..
     Нойбауер съежился и стал неуверенно копаться среди обломков.

Отредактировано Гоблин (2012-09-13 18:36:51)

Ну что, робяты, готовьте несвежие помидоры.) Но прежде чем швырять в меня оными, просьба прочитать до конца. В изложенной информации - ничего личного, только факты. А уж далее решать вам, является ли означенный персонаж солдатом и героем (к сожалению, не нашим) или он есмь убийца и палач.

Курт Книспель, на момент своей гибели - фельдфебель, командир танка Тигр II вермахтовского 503-го батальона тяжелых танков "Фельдгернхалле" (sPzAbt.503 "Feldhernhalle"). Лучший танковый снайпер Панцерваффе (сознательно не использую термин "лучший ас Панцерваффе", поскольку считаю таковым Виттманна... если почтенной публике будет интересно, попытаюсь обосновать свое мнение): 168 побед над танками противника и ещё порядка 30-ти неподтвержденных, что превосходит аналогичный результат Виттманна. Воевал на всех типах немецких танков за исключением "Пантеры". Несмотря на впечатляющие боевые результаты, малоизвестен. Если Виттманн уже при жизни стал в Рейхе идолом, принимал награды из рук самого фюрера, дослужился до звания "гауптштурмфюрер", Дубовых листьев и Мечей Рыцарского креста, и его достижения широко использовались геббельсовской пропагандой, то Книспель и поныне известен лишь узкому кругу любителей истории 2МВ. Он всего лишь один раз попал в выпуск "Вермахтберихт" (от 25 апреля 1944 года) - ежедневный выпуск новостей германского радио (что-то вроде нашего Совинформбюро), где перечислялись имена отличившихся на фронтах солдат и офицеров. Несмотря на то, что он провоевал пять лет и выжил, не был убит и не стал инвалидом (а таких солдат в Вермахте всего около 2000... Это действительно достижение, которое заслуживает внимания, учитывая специфику Восточного фронта), Книспель так и не дослужился до офицерского звания. И тому были свои причины. У него был весьма независимый характер, он не стеснялся нелицеприятно отзываться о действиях командования. Более того, Франц Куровски в своей книге упоминает об одном инциденте, весьма компрометирующем Книспеля как "истинного арийца": танковая часть Книспеля, направляясь на Кавказ (июль-август 1942-го) была проездом в Кракове. Во время стоянки на вокзале Курт увидел, как эсэсовский офицер избивает лежащего на земле советского военнопленного. Книспель подошёл и съездил эсэсовцу по еб...льнику. Впрочем, по другим данным, Куровски несколько приукрасил эту историю. Драка с офицером СС - это не шутки пьяного Мишутки, за такие вещи можно было и под трибунал попасть. По другой версии, Книспель от3,14здил поляка-"хиви", издевавшегося над советским пленным. Впрочем, это не умаляет человеческих качеств Курта. Правда, без последствий все равно не обошлось: на следующей станции в вагон нагрянула полевая жандармерия и хотела арестовать Книспеля. За своего подчиненного вступился ротный, заявивший жандармам, что если они арестуют Курта, пусть один из них отправляется вместо него на фронт воевать с русскими. Кароче, Книспеля отмазали от неприятностей. О рачительности и заботливости Книспеля как командира экипажа говорит случай, когда Курт организовал похищение продовольствия из разбомбленного состава. Состав охраняли солдаты дивизии СС "Викинг". Книспель выкрал у них из-под носа вино, шампанское и продукты питания, спрятав всё, что можно было утащить, в воздушных фильтрах своего "тигра". И в довершение всего Книспель отрастил роскошную шевелюру и бородку, более напоминая своим видом подводника Кригсмарине, а не танкиста. В общем, в глазах командования Курт был отъявленным смутьяном и злостным нарушителем воинской дисциплины, а для сослуживцев - настоящим боевым товарищем и скромным человеком, для которого долг и честь не являлись пустым звуком. Книспель никогда не гнался за личным счётом, охотно соглашаясь, что подбитый танк не его, если возникало хоть малейшее сомнение, и не страдал "шейной чесоткой" в отличие от многих солдат, желавших награждения Рыцарским крестом. Впрочем, этой высшей наградой Рейха его так и не наградили. Фронтовые командиры четырежды (по другим данным трижды) представляли Книспеля к награждению Рыцарским крестом, и каждый раз высокое начальство отклоняло его кандидатуру. Вообще, судьба Книспеля мне сильно напоминает другого героя - нашего подводника Александра Маринеско. Тот тоже за свой "моральный облик" был награжден лишь орденом Красной Звезды, хотя его "атака века" на "Густлов" однозначно тянула на Золотую Звезду ГСС... не дурак был Александр Иванович выпить, закусить и прошвырнуться по бабам, Царство ему небесное...) Но вернемся к Книспелю... Свой последний бой он принял 29-го апреля 1945 года у чешской деревни Власатице, записав на свой счет последний, 168-й танк противника - советскую самоходную артиллерийскую установку СУ-100. Но затем его Тигр II получил в борт снаряд от другой СУ-100. Тяжело раненого Книспеля вытащили из разбитого танка и отправили в госпиталь, где он умер на следующий день. Теперь можете закидывать меня тухлыми помидорами, уважаемые Дядя Вова и Гусь.

Кадр с Куртом Книспелем из "Дойче Вохеншау" (осень 1944-го года). Ради такого случая его заставили постричься и побриться. Но даже здесь Книспель умудрился пофрондировать и оскандалиться: мало того, что он прикрепил орден "Немецкого креста в Золоте" не по правилам (этот орден носился намного ниже, почти на животе), так вдобавок нацепил его поверх имперского орла на танкистской куртке.

Отредактировано Гоблин (2012-09-14 21:30:36)

Дядь Вов, а Вы не знаете о дальнейшей судьбе Альфреда Лискова?) Погуглите и накопаете много любопытного.) Вообще, личность довольно интересная, хотя несколько выпадает из заявленной мной темы: перебежать на сторону врага - доблесть невеликая. Мы же здесь рассматриваем героев на поле битвы, а не перебежчиков. Но Лискова оправдывает то, что он сделал это из идеологических соображений, а не из шкурных. Это не Власов, прямо скажем. Типичный немецкий коммунист-тельмановец 30-х годов: бескомпромиссный; ненавидящий диктатуру нацистскую, но вожделеющий диктатуру "пролетарскую"; с вождистскими замашками. Это тип коммунистов неплохо показан Ремарком в упомянутой мной "Искре жизни". За что, собссно, этот роман никогда не публиковался в СССР, несмотря на его яростную антинацистскую направленность - буквально из-за одной страницы, где заключенный концлагеря, либерал Коллер (его лагерный номер 509) беседует с другим заключенным, коммунистом Вернером:

Незаметно надвигался вечер. Лагерь был переполнен  слухами. Они  ползли
по  баракам,  опережая друг  друга,  один противоречивее  другого. То  вдруг
говорили, будто эсэсовцы  ушли; тут  же появлялся кто-то другой и утверждал,
что  они,   наоборот,  получили  подкрепление.   Потом  прошел  слух,  будто
поблизости от города видели американские танки. Еще через полчаса эти  танки
оказывались   немецкими  танками,  приданными  частям,  которые   собирались
оборонять город.
    Новый староста блока  появился в три часа. Это  был  политический, а не
уголовник.

    -- Не наш, -- разочарованно бросил Вернер.
     --  Почему  не  наш?  --  удивился  509-й.  --  Это  же  один  из  нас.
Политический, а не зеленый (зеленые нашивки на лагерных робах носили уголовники - Гоблин). Или -- кого ты называешь "нашими"?
     -- Ты же знаешь. Зачем спрашиваешь?
     Они  сидели  в бараке.  Вернер  собирался  вернуться в рабочий  лагерь,
дождавшись свистков отбоя. 509-й прятался, решив  сначала посмотреть, что из
себя  представляет  новый староста блока.  Рядом с  ними  хрипел в последнем
приступе  удушья скелет с грязными седыми  волосами. Он умирал от воспаления
легких.
     --  Наши  -- это члены подпольной организации  лагеря, --  назидательно
произнес Вернер. -- Ты это хотел услышать, а? -- Он улыбнулся.
     -- Нет. Я не это хотел услышать. И ты не это хотел сказать.
     -- Пока что я говорю это.
     -- Да. Пока необходим этот вынужденный союз. А потом?
     -- Потом?  -- сказал  Вернер,  словно  удивляясь такому  невежеству. --
Потом, безусловно, одна какая-нибудь партия должна взять власть в свои руки.
Сплоченная партия, а не разношерстная толпа.
     -- То есть твоя партия. Коммунисты.
     -- Конечно. А кто же еще?
     -- Любая другая партия. Но только не тоталитарная.
     Вернер коротко рассмеялся.
     -- Дурень. Никакой другой. Именно  тоталитарная!  Ты видишь эти  знаки на
стене? Все промежуточные партии стерты  в  порошок.  А  коммунисты сохранили
свою  силу.  Война  закончится.   Россия  оккупировала  значительную   часть
Германии. Это  без  сомнения самая  могучая сила  в  Европе. Время  коалиций
прошло. Эта -- была последней. Союзники помогли  коммунизму и ослабили себя,
дурачье. Мир на земле теперь будет зависеть...
     -- Я знаю, -- перебил его 509-й. -- Эта песня мне знакома. Скажи лучше,
что будет с теми, кто против вас, если вы выиграете и возьмете власть? Или с
теми, кто не с вами?
     Вернер немного помолчал.
     -- Тут есть много разных путей, -- сказал он, наконец.
     -- Я  знаю, каких. И ты тоже знаешь. Убийства,  пытки, концентрационные
лагеря -- это ты тоже имеешь в виду?
     -- И это тоже. Но лишь по мере необходимости.
     -- Это уже прогресс. Ради этого стоило побывать здесь.
     -- Да, это прогресс, -- не смутившись, заявил Вернер -- Это  прогресс в
целях и в методах. Мы не бываем жестокими просто из  жестокости -- только по
необходимости.
     --  Это я уже не раз слышал. Вебер говорил то  же самое, когда  загонял
мне под ногти спички, а потом зажигал их.  Это было необходимо для получения
информации.
     Дыхание умирающего  перешло  в  прерывистый предсмертный хрип,  который
здесь хорошо знал каждый. Хрип иногда обрывался на несколько секунд, и тогда
в наступившей тишине было слышно зловеще-утробное ворчание тяжелых орудий на
горизонте.  Это был  странный  диалог  --  хрип умирающего и далекие  глухие
раскаты в ответ. Вернер смотрел на 509-го. Он знал, что Вебер неделями пытал
его, чтобы  узнать от него имена и адреса. И его, Вернера, адрес -- тоже. Но
509-й молчал. Вернера позже выдал, не выдержав пыток, товарищ по партии.
     --  Почему  ты не с нами, Коллер?  -- спросил  он. --  Ты бы  нам очень
пригодился.
     -- Левинский  меня тоже спрашивал, почему.  Об  этом мы не раз говорили
еще двадцать лет назад.
     Вернер улыбнулся. Это была добрая, обезоруживающая улыбка.
     --  Говорили. Не раз.  И все же... Время индивидуализма  прошло. Теперь
будет  трудно  остаться  в стороне. А  будущее принадлежит  нам.  Нам, а  не
продажному центру.
     509-й посмотрел на его череп аскета.
     -- Сколько же, интересно, пройдет времени -- когда все это кончится, --
до того, как ты станешь для меня таким же врагом, как  вон тот пулеметчик на
вышке?
     -- Совсем немного. Ты все еще опасен. Но тебя не будут пытать.
     509-й пожал плечами.
     --  Мы  тебя  просто  посадим  за  решетку  и  заставим  работать.  Или
расстреляем.
     --  Это  звучит утешительно.  Таким  я себе  всегда и представлял  вашу
золотую эру.
     -- Оставь эту дешевую иронию. Тв же знаешь, что принуждение необходимо.
Вначале, в целях защиты. Позже необходимость в нем отпадает.
     -- Ошибаешься, -- возразил 509-й. -- Любая тирания нуждается в нем. И с
каждым годом все больше. А не меньше... Это ее судьба. И ее же конец. Ты сам
видишь, что происходит с ними.
     --  Нет.  Нацисты  совершили  роковую ошибку, развязав  войну,  которая
оказалась им не по зубам.
     -- Это была не ошибка. Это была необходимость. Они не могли иначе. Если
бы они вздумали разоружаться и укреплять мир, они бы тут же обанкротились. И
с вами будет то же самое.
     -- Мы все свои войны будем выигрывать. Мы поведем их иначе. Изнутри.
     -- Правильно, изнутри -- внутрь. Так что эти лагеря вам еще пригодятся.
Скоро вы их сможете опять заполнить.
     -- Пожалуй, -- ответил Вернер совершенно серьезно.  -- Так почему же ты
все-таки не с нами?
     -- Именно  поэтому. Если ты, выбравшись отсюда, доберешься до власти, ты
прикажешь меня ликвидировать. Я же тебя -- нет. Вот это и есть причина.
     Хрип умиравшего слышался теперь все реже. Вошел Зульцбахер.
     --  Сказали, что  завтра утром немецкие самолеты будут  бомбить лагерь.
Чтобы ничего не осталось.
     -- Очередная  утка, -- заявил Вернер. -- Хоть бы поскорее стемнело. Мне
надо в лагерь.

Отредактировано Гоблин (2012-09-18 12:01:43)

Дядь Вов, согласитесь, что Пыхалов, проявляющий в других главах своей книги о "великой оболганной" недюжинную изобретательность и ловкость, в случае с Лисковым бубнит что-то невразумительное, вдобавок ссылаясь на не менее мутную фразу Бурцева.... "Впоследствии А. Лискоф погиб, оставаясь до последнего дыхания верным идеям борьбы с фашизмом." Вы можете мне объяснить, что сие означает? КОГДА погиб? При каких обстоятельствах? Почему Лисков был арестован НКВД, если он "оставался до последнего дыхания верным идеям борьбы с фашизмом"? Почему о его судьбе после ареста ничего не известно? Вопросов больше, чем ответов. Могу лишь сообщить свое скромное ИМХО, не претендующее на истину в высшей инстанции: немецкий антифашист Лисков разочаровался в советском социализме и стал позволять себе болтать лишнего. Кроме того, на пути честолюбивого ефрейтора встала вся иерархия Коминтерна. Короче говоря, Лисков стал непригоден для использования в пропагандистской войне, и его по-тихому, без лишнего шума убрали.

Дядь Вов, чтобы утверждать подобное, нужно быть не либералом, а идиотом. Давайте не будем отвлекаться на всякую ерунду.

Очевидно, именно поэтому роман, в отличие от "Анжелики и короля", никогда не публиковался в Советском Союзе.))) Нет, Дядь Вов, здесь как раз очень даже о ЧЁМ. Этот спор Коллера и Вернера - спор мировоззренческий, я бы даже сказал "феласофский"...) Здесь великий писатель-гуманист Ремарк осмеливается делать то, что вы, товарищи коммунисты, очень не любите: он проводит некоторые параллели...) Впрочем, это выходит за рамки темы. Обещаю больше не оффтопить и в следующем посту вернуться к забытым героям.)

Отредактировано Гоблин (2012-09-18 16:56:47)

Это без комментариев. Признаться, не ожидал от тебя столь неудачной фразы.

Сомневаюсь, что Книспель или, к примеру, Гюнтер Ралль нуждаются в твоем прощении. Ну, а что касается кренделей типа Дирлевангера, то его НЕ простили и без твоей помощи: просто забили в тюрьме до смерти и вся недолга... В принципе, правильно сделали, хоть меня и несколько смущает внесудебная расправа...

Отредактировано Гоблин (2012-09-21 17:30:51)